«Сатурн» почти не виден - Страница 151

151

— Гибкость, Зомбах, всегда была нашим достоинством. Чем ближе развязка войны, тем в большей степени должны быть объединены и сосредоточены на одной общей цели все усилия нашего рейха. В нашей области в особенности. Вот почему объединение усилий абвера и СД сейчас уже не тактический маневр или чья-то кому-то хитрая уступка, а сама выдвинутая жизнью необходимость. Ну зачем нужно, чтобы в такой острый момент истории я тратил время и нервы на чтение ваших возмущенных писем по поводу Мюллера, а соответственно Гиммлер — на чтение доносов Мюллера? Я вообще, Зомбах, думаю, что вы свою миссию там в свое время выполнили неплохо и ревновать вам теперь Мюллера незачем. Дайте ему больше свободы. Давайте и в этом проявим гибкость. Его конек — диверсии. Дело это он знает, любит, и сейчас оно может дать хороший эффект. Москва нашпигована англосаксами, о всех заметных диверсиях они, конечно, будут сообщать в свои страны, и это будет работать на нас. — Канарис ободряюще улыбнулся Зомбаху. — Хотя, сказать откровенно, вряд ли самые большие успехи Мюллера повлияют на дела фронта и тем более на ту высокую политику, о которой я вам сказал.

— По другим направлениям контакт с СД осуществляется? — деловито спросил Зомбах: он во всем стремился к полной ясности.

— Да. Но это не значит, конечно, что к тому же Даллесу в Швейцарию едут представители от двух ведомств. Делами высокого свойства по-прежнему занимаемся мы. И фюрер знает, что только мы обладаем опытом в подобных делах. Словом, дорогой Зомбах, абвер был, есть и будет главным исполнителем воли фюрера в решающие моменты истории. — Канарис опять улыбнулся. — И сознание этого пусть поможет вам примириться с Мюллером. Этим вы очень поможете мне. Нужны, Зомбах, доказательства, что существует наш контакт с СД.

— Я понял вас, — тихо отозвался Зомбах, помолчал и уже энергично добавил: — Я сделаю…

— Последнее, Зомбах. Позавчера я послал вам перечень донесений «Сатурна», в которых содержатся крупицы сведений о каких-то новых стратегических замыслах русских. Проверьте предельно тщательно, мог ли каждый данный агент по своему месту, по своим способностям добыть ту или иную крупицу. Наши люди здесь из этих крупиц составили очень важное заключение, с которым мы обязаны идти к фюреру. Речь идет о совершенно неизвестном ставке маневре, который готовят русские на фронте. Вы поняли меня?

— Отлично. Я сделаю это…

— Мюллера в эту проверку не посвящайте…

Зомбах вернулся в «Сатурн» в приподнятом настроении. Ничто так не поднимало его дух, как ощущение ясности в своем деле. Не заходя в свой кабинет, он прошел прямо к Мюллеру: ему хотелось, чтобы скорей наступила ясность и в его отношениях с заместителем. Это главное, а остальное приложится.

— Добрый день, подполковник! — как только мог приветливо поздоровался Зомбах и, сев в кресло, весело спросил: — Что нового в нашем доме?

— Если нашим домом считать Германию, — улыбнулся Мюллер, — новости должны быть у вас.

— Кое-что есть, кое-что есть, — сказал Зомбах.

— А здесь ничего особенного, — небрежно сказал Мюллер. — Разве вот удалось ликвидировать большой склад бензина на одном подмосковном аэродроме.

— Это замечательно! — восторженно воскликнул Зомбах и без паузы, верный своей манере в отношениях со своими людьми действовать напрямик, сказал: — В общем, нам пора подписать мир.

— Что-о-о? — удивленно протянул Мюллер.

Зомбах рассмеялся.

— Не то, не то. Мир надо подписать нам с вами.

Мюллер выжидательно смотрел на Зомбаха и молчал. Он пытался угадать, откуда подул такой ветер. То ли сбывается то, о чем писали ему его друзья, что Канарис уже не в фаворе у Гитлера и капитулировал перед Гиммлером? Если это так, тогда это новое в Зомбахе идет от самого Канариса. То ли Зомбах, находясь в Берлине, сам разнюхал ситуацию и счел за лучшее быть с ним, Мюллером, заодно и жить с ним в ладу. Так или иначе, Мюллеру это было приятно.

— Мне досадно, что за вашим предложением, полковник, стоит признание состояния войны между нами, — одобрительно сказал Мюллер. — Мне это состояние удовольствия не доставляло.

— Мне тоже, — подхватил Зомбах. — Я искренне хочу прекратить все это и хочу откровенных отношений с вами во всем. К этому нас обязывают не только чисто формальные обстоятельства службы. Перед лицом крупных событий, которые переживает наша страна, мы не имеем права быть мелочными. Действительно, мы делаем одно общее дело, и оно не должно страдать оттого, что мне нравится утка с яблоками, а вам — яблоки с уткой, — Зомбах рассмеялся, но ровно настолько, чтобы не нарушить серьезность беседы.

— Я целиком с вами согласен, — сухо проговорил Мюллер. — Я много и болезненно думал о наших отношениях, и моя вина, может быть, в том, что я первый не заговорил с вами об этом. Но меня удерживало то, что я здесь все же на положении второго работника, а дисциплина есть дисциплина.

— Не будем, подполковник, делить и это, — сказал Зомбах. — Когда речь идет о работе второго отдела, вы здесь первый человек, а не я. Это естественно. Ведь я всю жизнь посвятил разведке как таковой и, покаюсь, к диверсиям относился как к работе второго сорта. Это беда, я думаю, целого поколения абверовцев, которые выросли в пору, когда фюрер только начал поднимать Германию и когда нашей задачей было знать, что думают о нас в окружающем мире, но никак этот мир не раздражать. Мы узнавали все, что нужно было фюреру. И я горжусь, что участвовал в этом. Но новое время рождает и новые задачи. Многие из нас и войну считали не больше как продолжением разведки, только с применением оружия, а война — это гигантская и длительная диверсия.

151