«Сатурн» почти не виден - Страница 181


К оглавлению

181

— Никак ты, Федор, гостей потчуешь? — Он подошел к столу и по очереди бесцеремонно осветил фонариком Рудина, потом Щукина. — Кто такие?

— Говорят, беглые из лагеря под Минском, — сказал бородатый. — Да только не все у них сходится. Говорят, будто бежали из-под Минска, а лагерь называют 1206, который совсем не там.

— Документы есть? — лучик фонарика слепил Рудина.

— А вы кто такие, чтоб спрашивать? — Рудин подставил руку под луч фонаря.

— Ты, дорогой, света не боись. А кто мы, можно ответить, пора пряток для нас прошла. Мы партизаны.

— Сказать все можно, — усмехнулся Рудин.

Мужчина в шляпе захохотал.

— Это верно. Партизанить куда труднее. Документы какие у вас есть? — спросил он, перестав смеяться.

— В лагерях паспортов не дают, — мрачно произнес Щукин.

— Оружие есть?

— Нет, — ответил Рудин. — И этого тоже в лагерях не дают… — Он все же решил проявить осторожность и пистолет оставить при себе.

— Так… — мужчина снял шляпу и швырнул ее на лавку. — А почему путаете с лагерем? Лагерь 1206 — где, а Минск — где?

— С таким номером могло быть и два лагеря, — ответил Рудин.

— Это у немцев-то? — насмешливо спросил мужчина. — Что-что, а порядок в номерах у них имеется. Ну без брехни: кто такие, откуда и куда направились?

— Идем навстречу своим войскам, — спокойно ответил Рудин.

— Опять странно, — вмешался в разговор хозяин хаты. — Хотят встретить Советскую Армию, а зачем-то вымахали крюк на север от шоссе.

— Они ее окружают, — сказал мужчина и начал хохотать.

Конечно, случись эта ситуация, скажем, в сорок втором году, ничего бы похожего в этой хате не произошло, начало разговора было бы совсем другим и обеим сторонам было бы, как говорится, не до смеха. Но сейчас все было по-другому, потому что и хозяева хаты, и пришельцы знали главное — что фашистов у них за спиной нет. Это заставляло Рудина верить, что допрашивающие его люди действительно партизаны. А те в свою очередь обращались с ним и Щукиным без особой опаски — мы все тут свои и уж как-нибудь разберемся, что к чему и кто к кому.

— Ну ладно, — перестав смеяться, сказал мужчина, смотря на Рудина веселыми глазами, — вот вы с севера окружите, значит, Советскую Армию и что же вы ей скажете, если нам не доверяете?

Рудин, не отвечая, смотрел прямо в глаза мужчине, пока в них не погасли веселые искорки.

— Если говорить всерьез, — сказал Рудин, — мы не можем открыть, кто мы такие. Не имеем права. А просить вас мы можем только об одном: доставьте нас как можно скорее в ближайшую нашу воинскую часть. Каждый день промедления может дорого стоить. За эти свои слова я отвечаю.

Мужчина молча и серьезно посмотрел на Рудина, потом сказал:

— Я — командир партизанского отряда «За революцию» Тихон Ходорков. А он, — кивок на хозяина хаты, — мой зам, Федор Мохов.

Тихон Ходорков! Откуда-то Рудину эта фамилия была известна. Он напряг свою память, и она его, как всегда, не подвела: Тихон Ходорков был прославленным подрывником в том партизанском отряде, куда его забрасывал «Сатурн» в первую военную зиму.

— Я вас знаю, — сказал Рудин. — Вы были подрывником в отряде Боковикова. В конце ноября сорок первого года я почти две недели пробыл в вашем отряде. Однажды вы при мне докладывали командиру о взрыве железнодорожного моста с помощью детских саночек с взрывчаткой.

— Смотри, Федя, что помнит, — оглянулся на хозяина хаты Ходорков. Он задумался. — Ну что с вами делать?..

— Нельзя ли как-нибудь связаться с товарищем Алексеем? — спросил Рудин.

— Попробуй поймай его сейчас… — рассеянно ответил Ходорков, уже не удивляясь тому, что Рудин знает секретаря подпольного обкома партии. — Вот что, вы напишите сообщение, кому надо, а я сгоняю паренька в штаб партизанской бригады, это недалеко, а там уже давно есть радиосвязь с армией…

Глава 58

В связи с приближением фронта Будницкий получил приказ вывести свой отряд из города и подключиться к партизанской бригаде, которая действовала на одной из магистралей, где отступали немецкие войска.

Ночью Будницкий пришел в подземелье больничного морга. Когда он снял кепку, Марков увидел, что у него волосы точно мукой присыпаны.

— Зашел попрощаться, — тихо сказал Будницкий, вертя в руках кепку.

Они долго молчали. Будницкий сидел, навалившись грудью на стол, и так внимательно рассматривал свои тяжелые рабочие руки, будто ничего интереснее никогда не видел.

— Всех своих отправили? — спросил наконец Марков, хотя все было ясно.

Будницкий поднял на Маркова тяжелый взгляд.

— Кроме погибших.

— А сам?

— Да вот сейчас… — ответил он и вдруг без всякой связи с предыдущим, очевидно, отвечая своим мыслям, возбужденно сказал: — Страшное занятие — война! Не сказать, товарищ подполковник, какое страшное!

— Напугала вас? — грустно улыбнулся Марков.

— Напугала, товарищ подполковник, — ответил Будницкий, серьезно глядя на Маркова своими светлыми печальными глазами. — Только вы не думайте — не смертью она меня напугала. Погибнуть в бою — славная смерть. Я это и бойцам все время внушал, и себе как закон ставил. Война страшна своей слепотой. Сколько в ней гибнет людей вслепую, они даже не понимают, за что! Одно дело Клава моя — она все понимала. Я прямо глазами вижу, как она погибала. В замедлителе на кончике стержня застыла капелька смазки, а она этого не знает. Видит только, что стерженек не проворачивает механизм. А времени в обрез. И она взорвала напрямую, вместе с собой. И она знала, на что шла и за что. В бою умерла. И я знаю, любил я человека верного…

181