«Сатурн» почти не виден - Страница 163

163

— Я всегда настороже, — просто сказал Рудин. — А теперь давайте о деле. Мы должны знать все, что делается в группе «Два икс».

Глава 53

Первые два дня Кравцова допрашивал следователь гестапо Штих. Кравцов знал его в лицо, не раз видел его на совещаниях, но никаких общих дел у них никогда не было, и допрос был их первым разговором. Штих был маленького роста, обувь носил на высоких каблуках; щупленький, он шил себе кители с высокими ватными плечами и подкладкой на груди, носил очки с толстыми стеклами, через которые его глаза казались неимоверно большими. Когда он снимал очки, лицо его принимало детски беспомощное выражение. Бее это Кравцов успел заметить в первые же минуты, когда его привели, и Штих, не начиная допроса, важно, но явно бесцельно долго перекладывал на столе какие-то бумаги.

Всю ночь, проведенную в одиночной подвальной камере, Кравцов не спал. Сначала он обдумывал возможные причины своего ареста. Потом, убедившись, что он слишком мало знает, для того чтобы составить логическую картину событий, занялся тренировкой памяти по своей версии. Это оказалось очень кстати. Со временем версия в каких-то своих мелких деталях стала забываться, а допрос-то именно с этого и начался.

Штих еще раз переложил бумаги на столе и сказал:

— Сначала я попрошу вас рассказать, как и почему вы стали нашим сотрудником. Прошу говорить медленно, я должен записать. — Он стряхнул авторучку, пальцем левой руки прижал к переносице дужку тяжелых очков. — Прошу.

Кравцов рассказал всю свою версию, рассказал обстоятельно, со множеством деталей; он рассказывал с такой интонацией, которая как бы говорила следователю: «Вот, дорогой мой, что со мной было, что мне пришлось пережить, а когда я нашел наконец место в жизни, меня арестовывают, как последнего бандита». Рассказ Кравцова длился более часа. За это время Штих только два или три раза поднял на Кравцова взгляд своих увеличенных стеклами глаз. Он подробно и старательно записывал то, что говорил Кравцов, только изредка произносил «не торопитесь» или «дальше»… Когда Кравцов перешел к рассказу о том, как он поступил в гестапо, Штих поднял руку.

— На сегодня хватит, — сказал он с видом хорошо и с толком поработавшего человека и вызвал конвойного.

Кравцов решил, что следователю для начала было поручено записать то, что было версией его жизни. Очевидно, они будут пытаться найти противоречия между тем, что он говорил раньше и теперь…

На другой день Штих вел себя несколько иначе. Был менее официален и более человечен. Предложил закурить и всем своим видом давал понять, что сегодня вчерашнего диктанта не будет. Он даже не вынул из кармана ручку.

— Вы должны понять, господин Коноплев, — сказал он после сладкой затяжки сигаретой. — Произошло событие, которое потребовало от нас максимальной настороженности. То, что оберштурмбаннфюрер Клейнер из тактических соображений отправил большинство офицеров в казино и именно в тот вечер и час происходит взрыв, не может не наводить нас на самые горькие предположения.

— Именно? — насмешливо спросил Кравцов. — Например, что я взорвал казино или что-нибудь в этом роде?

Штих развел свои короткие ручки.

— Я вам ничего подобного не говорил, но необходимость убедиться в преданности всех наших сотрудников, не немцев, тем не менее возникла, и она вполне естественна. Кстати, вы знали, что наши офицеры отправлены полковником в казино?

— Кстати, не знал. Полковник со мной об этом не советовался.

— Значит, отбросив неуместный в данной ситуации юмор, вы об этом ничего не знали?

— Абсолютно ничего. Я в этот день не выходил из своей комнаты в ожидании ночной операции.

— С кем из немецких сотрудников вы дружите?

— Ни с кем.

— А с русскими?

— Ни с кем.

— Какое впечатление производит на вас Булочкин?

Кравцов ответил не сразу, но он думал в это время не о Булочкине. Вопрос Штиха наводил на мысль, что они арестовали не только его и, если они проверяют даже такого верного своего пса, как Булочкин, можно предположить, что арестованы и проверяются действительно все русские сотрудники гестапо.

— На меня он производит впечатление вполне преданного Германии человека, — ответил наконец Кравцов. — К тому же то, что он делает здесь, исключает всякую мысль о его двойственности. Я уверен, если бы русские его поймали, они повесили бы его, даже скажи он, что взрыв казино — дело его рук.

— Да, да, это верно, — согласился Штих. — Но вот говорят, что за деньги, за золото он может пойти на все что угодно.

— Но не на виселицу, — улыбнулся Кравцов.

— Ну, а Савельев?

Речь шла о переводчике из регистратуры.

— По-моему, это пожилая и тихая мышь.

— А о чем вы утром после взрыва говорили с этой мышью и Булочкиным на лестнице?

— О чем они там говорили между собой, я не знаю. Кстати, там был еще Наседкин. Я же подошел к ним и спросил, не знают ли они, почему нас не пустили на совещание к полковнику Клейнеру, но они ничего не знали.

— Все же что они вам ответили?

Кравцов пожал плечами:

— Булочкин, помнится, сказал, что он пойдет чистить пистолет, готовить, так сказать, орудие производства, и ушел. Савельев же боялся, что за взрывы полетят головы у нас, русских.

— Все? — Штих не сводил с Кравцова своих увеличенных глаз. — Припомните получше… Савельев сказал что-то еще.

Кравцов теперь был уверен, что Булочкин и Наседкин уже допрошены и, очевидно, Наседкин дал какие-то показания о том, что говорил на лестничной площадке Савельев.

163