«Сатурн» почти не виден - Страница 139

139

Вечером четвертого февраля, когда Германия уже сняла траур, Рудин работал в оперативном зале. Операторы то и дело клали на стол Фогеля радиодонесения агентов. С осунувшимся небритым лицом Фогель быстро читал и передавал их Рудину. Почти все донесения касались Сталинграда, и было видно, что агенты тоже переживают страх. Одно из донесений Фогель прочел и уже протянул Рудину, потом, видимо, передумав, хотел положить его в папку, но снова передумал и отдал Рудину.

Рудин прочел:

...

«Русские утверждают, будто в Сталинграде уничтожена и взята в плен целая армия, и называют это началом конца Германии. Среди населения царит небывалый подъем. Завербованный в октябре агент Зуб вчера явился на встречу и заявил, что больше работать не будет. Угрожал разоблачением. Ждем срочных указаний».

Рудин брезгливым жестом отложил радиограмму.

— Что им ответить, Крамер? — спросил Фогель.

— Это хороший агент? — в свою очередь спросил Рудин.

— То-то и дело, что хороший. Их там двое. Работали просто хорошо.

— Жалкие паникеры! — со злостью сказал Рудин.

Фогель думал о чем-то своем. Потом, словно сбросив эту думу, повернулся к Рудину:

— Что же все-таки им ответить?

— Я не берусь это решать, — точно оправдываясь, сказал Рудин. — В конце концов этот же вопрос, прямо или косвенно, есть во всех донесениях. Я думаю, вам нужно сходить к Мюллеру или Зомбаху. Надо выработать общий ответ.

Фогель, ничего не говоря, взял папку с радиограммами, оделся и ушел.

Примерно через час он вернулся и принес написанный Мюллером стандартный ответ «Сатурна» всем агентам. Ответ был тут же зашифрован, и операторы начали выстукивать его в эфир.

...

«Естественно, что кремлевская пропаганда раздувает сталинградский эпизод войны, особенно если учесть, что их армия за всю войну не имела ни одного влияющего на ход войны успеха. Этот успех чисто местного характера стоил Советам столько крови, что Германия может считать: Сталинград неплохо послужил неминуемой победе немецкого оружия. Германия, как никогда, спокойна, уверена в своих силах, продолжает оставаться хозяином положения на большей части советской территории и в свой срок, который от Москвы не зависит, победоносно завершит войну. Это должны знать вы и осторожно объяснять связанным с вами людям. Необходимо решительно активизироваться, чтобы быть достойными подвига победоносной армии рейха».

— Ну как, убедительно? — спросил Фогель, когда Рудин прочитал этот ответ.

— Вполне, — ответил Рудин.

— Вы, кстати, знакомы с новым адъютантом Мюллера? — спросил Фогель.

— С Биркнером? Да. Мы вместе ездили в лагерь военнопленных.

— Какое впечатление он произвел на вас?

— По-моему, это верный, дисциплинированный офицер.

— Я сейчас ждал, пока освободится Мюллер, и в первый раз говорил с Биркнером… Он мне тоже понравился. Вы знаете, он абсолютно спокоен. Абсолютно. Я показал ему донесения агентов, он небрежно так прочитал, вернул мне и сказал: «Скулят, щенки» — и все. И спросил у меня, как я здесь разрешаю женский вопрос.

Рудин улыбнулся:

— Он спрашивал это и у меня.

— Вот характер! Я подумал: наверное, вот такие офицеры там, на Волге, спокойно и хладнокровно выполняли свой долг до конца.

Фогель опять находился в своем обычном состоянии импульсивной готовности по первому попавшемуся поводу с глубокомысленным видом вести пустопорожние философствования. Видимо, ему самому, не меньше, чем агентам, нужно было получить это указание Мюллера да еще потолковать с интересующимся женским вопросом Биркнером. И вот он уже успокоился.

— Знаете что, Крамер? — весело сказал Фогель. — Идите отдыхать. Мы ведь теперь всю ночь будем передавать ответ Мюллера.

— Спасибо. Я прогуляюсь немного и спать.

— Хороших вам снов, Крамер! — Фогель помахал Рудину рукой.

Глава 44

Кравцов продолжал заниматься вербовкой агентов среди населения, встречался с ними на явочных квартирах, получал от них донесения, давал указания. Эту же работу вели Циммер и Таубе — новый сотрудник, переведенный сюда из Польши. Положение у Кравцова было очень сложное. После провала затеи с молодежью он должен был работать активно и с ощутимой для гестапо пользой. Иначе он мог окончательно потерять доверие, а значит, и возможность быть в курсе гестаповских дел. А с другой стороны — он не мог стать действительным сообщником гитлеровцев в их черных делах. Кравцов мобилизовал всю свою хитрость и изворотливость. С Циммером он управлялся без особого труда. Этот во всем ему верил и даже выполнял его советы. Неожиданной и очень большой опасностью стал Таубе, которого перевели из Варшавы. Там он занимался такой же работой и, по-видимому, действовал очень активно, раз польское подполье организовало на него охоту. Дважды в него стреляли, но только слегка ранили. Гестапо, видимо дорожа им, решило убрать его из Варшавы. Таубе плохо, но все же говорил по-русски. Он был очень хитер и сверх того обладал необыкновенным умением перевоплощаться. Ему было одинаково легко внушить своему собеседнику, что он тупой, глупый человек или что он рафинированный интеллигент, поклонник и знаток изящного. Он был молод. Только за год до войны окончил Рижский университет, получив диплом историка. На гестапо он работал еще в буржуазной Латвии, в свои студенческие времена. Кравцов раскусил его довольно быстро и понял, что этот тип опасен во всех отношениях, тем более что он сразу же показал себя хорошим организатором и на фоне его деятельности отчетливо стали видны ничтожные результаты работы Кравцова. Приходилось обдумывать каждый свой шаг еще более тщательно.

139