«Сатурн» почти не виден - Страница 118

118

Наконец пришла смена, и суровый юноша с автоматом повел Савушкина на базу.

— Так вам и надо, господин спекулянт, — смеялся Марков, когда Савушкин рассказал ему о своем утреннем приключении. — Дозорный-то почуял, что имеет дело с дельцом черного рынка.

Савушкин отпорол подкладку на спине своего пиджака, вынул оттуда кусок белой ткани и молча положил его на стол перед Марковым.

— Отчет об израсходованных ценностях? — улыбнулся Марков.

— Именно.

Марков внимательно прочитал и просмотрел все, что было написано и нарисовано на полотне, и поднял веселые глаза на Савушкина.

— Надеюсь, теперь вы иначе смотрите на гнусную деятельность спекулянта?

— Все равно занятие паршивое, — сказал Савушкин.

— Но явно выгодное, — возразил Марков. — Этот вот кусок полотна, знаете, чего стоит? Молчите? Скромность одолевает? Этому вашему лоскутку цены нет, дорогой Савушкин. Спасибо вам за вашу замечательную работу. А с Хорманом, значит, так и не простились?

— Не было времени.

— Нехорошо, Савушкин, — смеялся Марков, — невежливо. Он же обидеться может. Столько для вас сделал, а вы так по-хамски с ним обошлись.

Они оба весело смеялись.

— Парочку дней отдохните, а затем в поход, — сказал Марков.

— Куда?

— В город. Все туда перебираемся.

В город перебирались Марков, Савушкин, Галя Громова, юный адъютант Маркова Коля и Будницкий с двадцатью своими бойцами. Семеро бойцов было решено оставить на базе как резерв и для ее охраны. С помощью подпольщиков в городе уже подготовлено помещение, где будет базироваться Марков. Будницкий и его группа будут находиться в доме родственников одного из его бойцов. Подпольщики проверили это место и нашли его очень удобным: дом стоял на отшибе, рядом с городским кладбищем, сразу за которым начиналась необозримая равнина, заросшая кустами и прорезанная глубокими балками. Запасная рация, часть имущества и боеприпасы для группы Будницкого были уже переброшены в город. Окончательно уточнялся маршрут перехода. Наиболее трудным и опасным его участком считался самый подход к городу. Товарищ Алексей и его люди считали, что к городу надо выйти через заболоченный лес, но тропки там хорошо знал только один человек — лесник Матвеев, которого вот уже третий день не могли найти. Возле его хаты в лесу дежурили партизанские разведчики, но старик точно сгинул.

Все было готово к переходу. Только Будницкий, как всегда, считал, что он еще не все сказал своему заместителю Кудрявцеву, остающемуся на базе с шестеркой бойцов. Он буквально не отходил от Кудрявцева и докучал ему бесконечными проверочными вопросами.

Потом Будницкий атаковал Ловейко, который входил в эту семерку остающихся.

С ним он говорил несколько иначе.

— Ты не забыл, надеюсь, как мы тебя судили за преступное самовольство?

— Такое не забывается, — мрачно бубнил Ловейко.

— Вот и хорошо. Значит, тебе все ясно? Приказ Кудрявцева — закон. А если приведется приказывать самому, что будешь сначала делать?

— Думать буду.

— О чем?

— О бойцах, вот о чем. И чтобы лучше выполнить задание. И без потерь.

— Правильно, Ловейко, — радовался Будницкий. — Будешь так поступать, глядишь, мы тебе и вернем высокое партийное звание. Или оно тебе ни к чему?

Ловейко всей своей грузной фигурой повернулся к Будницкому, глаза его недобро блеснули.

— Ладно, ладно, — примирительно сказал Будницкий. — Я же только спрашиваю.

Будницкий снова торопился к Кудрявцеву. Ему вдруг показалось, что тот наверняка забыл, как надо держать связь с партизанами…

Больше всех волновался, ожидая похода в город, Коля. Он знал, что Марков долго не принимал окончательного решения — брать ли его с собой. А тут еще эта история с Галиным портретом. Но он поклялся себе показать всем свою партизанскую выдержку и ни разу ни с кем не заговаривал о походе в город, делал вид, будто ему абсолютно все равно, где быть: он солдат, и ему неважно, где воевать, лишь бы не сидеть сложа руки. Но Марков видел, как волнуется паренек, как он весь напрягается, когда начинается разговор о переходе в город. Решение Маркова взять его с собой Коля встретил тоже, как положено солдату, спокойно, без всяких там переживаний. Когда Марков сказал ему об этом, он стал по стойке «смирно» и сказал:

— Есть, товарищ подполковник…

Вечером пришел посыльный от партизан — лесник Матвеев наконец вернулся. Оказывается, он нашел в лесу раненого сбитого советского летчика и целую неделю устраивал его в безопасное место. Провести группу Маркова через заболоченный лес он согласился.

Группа шла до этого леса две ночи подряд. Последняя дневная стоянка перед заболоченным лесом была в овраге, так густо заросшем орешником, что на дно его почти не пробивался дневной свет. Сюда к вечеру должен был прийти лесник.

Он оказался тщедушным мужичонкой на вид лет пятидесяти. Когда Марков не поверил, что ему за семьдесят, он сказал:

— Я, товарищ начальник, как тот ржавый гвоздь, который еще дед забил, а внуки на том гвозде качели подвешивают.

Быстрый в движениях, острый на язык, он буквально минуты не мог усидеть на месте.

— Нет, нет, Бога гневить не надо, силенки еще имею, — сказал он и, резко поднявшись с корточек, схватился за корявую орешину да так тряхнул ее, что вся она затрепетала, заскрипела своим узловатым стволом. Он засмеялся. — А вот давеча ночью думал, все, каюк. Да вот с этим летчиком, будь он неладен. Свалился на меня, как снег с крыши. Одна нога у него переломлена, а другая — раненая. Ну как его передвигать? Взвалил я его на спину и попер. Решил доставить его к одной бабке в Лиговку, а дотуда, считай, верст восемь да еще с гаком. Эта бабка уже не одного раненого выходила. Вот и понес. Сперва сгоряча почудилось, что вроде и нетяжело. Летчик-то худенький, почти что как пацан. А на третьей-четвертой версте стал он мне, как поп Сергей из Глуховичей, тяжеленный, будто камнями набитый. Но несу, потому что за ночь нужно донести его до этой бабки. — Матвеев отломал ветку, как мальчишка, стеганул ею по кустам. — И не донес. Словно воздуху не стало, будто мне кто нож в левый бок всадил. Хорошо еще, что в лесу это случилось. Вот и лежим мы рядком, как полупокойники: летчик и я. Он мне говорит: «Брось ты меня. Не мучайся». А я его по матери. Я пробую встать — будто нож в боку и боль такая, хоть землю зубами грызи, и воздуху опять же нет. Так мы с ним двое суток и пролежали. Смехота! Зверюшки возле нас бегают, нюхают, игру затевают. Будто мы уже не люди с летчиком. — Он посмеялся, покрутил головой и продолжал: — И вдруг как нож из меня вынули. Встал — ничего, помахал руками — ничего. Вот оказия, будто ничего и не было. Стал я летчика снова прилаживать к себе на спину, но, вижу, не могу. Ослаб, конечно, без двух дней питания… Пришлось его в кустиках припрятать. Дал ему воды, нарвал ему кучку заячьей капусты и пошел подмогу искать. А она, подмога-то, рядом не ходит. Ведь каждого встречного о ней не попросишь. Пришлось сходить за одним учителем, этак верст за пять. Ничего, сходил и все успел. Летчика надежно устроили. Вот оттого, товарищ начальник, я и задержался. Прошу прощения.

118